С заходом солнца экваториальная ночь падает в тарелку мгновенно, добавляя пище остроты, а туристу беспокойства: с наступлением темноты лучше оказаться в своем номере. Но кондиционер в нем работает, как зверь, путешественник глохнет, его начинает лихорадить, он принимает душ и в который раз поднимается на бетонную крышу подышать, покурить.
Вот тут-то дежавю меня и накрыло.
Не приносящий прохлады ветер ласково шевелит мои волосы, жалобно скрипит колченогий венский стул с круглой спинкой, а внизу в сотый раз заводят одну и ту же песню. Потом эту песню начинают петь. И она превращается в какой-то древний фантасмагорический звук, в котором цепенеет и пропадает слушатель.
Вдруг внизу начинается громкий спор на непонятном языке, слышатся гортанным крики и звуки ударов.
Когда начинают стрелять, повинуясь какому-то первобытному чувству, с колченогого стула спокойно пересаживаюсь на пол и, уютно притулившись к стене, от окурка прикуриваю следующую сигарету.
А что беспокоиться понапрасну? Вряд ли залетит шальная пуля с улицы на крышу пятиэтажного дома.
И тут это самое дежавю - как твердое убеждение, что все это в моей жизни уже было четверть века тому назад, летом, в одном туманном сером городе некоей северной страны, где я родилась.
В России, в Питере, на Петроградской.
Если сейчас я встану и сделаю шаг, всего один шаг в сторону клубящегося темнотой парапета, то окажусь на той самой питерской крыше 25 лет тому назад прямо вместе с сигаретой поддельного местного мальборо.
Не приносящий прохлады летний питерский ветер ласково пошевелит мои волосы, жалобно проскрипит колченогий стул с круглой спинкой, а внизу в сотый раз заведут одну и ту же песню. Потом эту песню начнут петь. И она превратится в какой-то древний фантасмагорический звук, в котором цепенеет и пропадает слушатель.
Затем внизу начнется громкий спор на непонятном языке, послышатся гортанным крики и звуки ударов.
Когда начнут стрелять, повинуясь какому-то первобытному чувству, спокойно с колченогого стула пересяду на пол, уютно притулюсь к стене, и от окурка прикурю следующую сигарету.
А что беспокоиться понапрасну? Вряд ли залетит шальная пуля с улицы на крышу пятиэтажного дома.
И тогда, зная все, уже не совершу всех тех ошибок и глупостей, которые совершила. Проживу мудрую жизнь и не натворю множества бед!
Но если не совершу всех тех ошибок, то тогда пройду другой путь, и не окажусь в этот момент на этой крыше в Гуаякиле, из которого вернусь в конечном итоге домой, на финское озеро в маленьком провинциальном городе, о котором мало кто в этом мире знает, а мне там душевно.
И я спустилась в номер, в шестой раз за ночь из-за невыносимой жары приняла душ, провалилась на час в сон без сновидений, утром погуляла по Гуаякилю и улетела домой в Варкаус.
Обратила, кстати, внимание, что кроме собак и курения в здании аэропорта Гуаякиля запрещен пистолет. Это так во всех странах, и я по рассеянности не видела или не во всех?
Journal information